Но каждый день, когда он со мною говорил, казалось, что его достает
что-то новое. Не только неделя, которую я провел в Ирландии, но все, что
я сделал в предшествующие шесть месяцев, и что, как он решил, довело
меня до этого состояния.
Потом, однажды, он сказал:
- Ты
просто обуза. Мы с мамой не хотим иметь с тобой ничего общего. Ты с нами
в деле, мы сводим концы с концами, но ты не выполняешь свою долю
работы. Мы этого больше не может терпеть. Мама хочет, чтобы ты ушел из
нашего дома и я не хочу тебя больше видеть, ни твоих посещений – ничего.
Я говорю с тобой в последний раз.
Он продолжал и продолжал, становясь все более и более расстроенным.
Не смотря на это, я сказал ему, что определенно не буду играть на чемпионате Великобритании.
-
Отлично, - сказал отец. – Собирай свои манатки и живи сам, как хочешь.
Желаю тебе всего наилучшего, на всю оставшуюся жизнь, но ты больше нам
не партнер.
Все, что я зарабатывал и что зарабатывали мама с
папой – мы делили. Мы вместе покупали имущество и когда я слишком много
тратил, мама помогла мне с моими налогами. Все шло в общую кубышку, пока
отца не было рядом, я оставался единственным добытчиком в семье.
-
Ты даешь все те обещания, а сам даже не можешь удержаться в форме для
какого-то гребаного снукерного турнира! – Он орал на меня по телефону.
Я
знал, что это слушают остальные заключенные и охранники, и они,
возможно, отпускают по этому поводу шуточки, думая: «Он сорвался,
наконец-то он сорвался!». Вероятно, единственным, что могло бы заставить
отца сорваться – была семья, которая разваливается.
Я был
опустошен. Знал, что никак не могу с этим разобраться. Я смирился с тем
фактом, что больше не увижу отца, но я был так расстроен из-за него и
мамы. Я всегда старался изо всех сил, и да, я был глуп, но мне было так
плохо, самооценка падала до нуля, а моим единственным ответом на это
было разрушать себя. Я никогда не говорил с ними, почему довожу себя до
такого состояния, и как себя чувствую. Они думали, что я, как многие
другие молодые парни, бывал на гулянках и принимал некоторые
расслабляющие наркотики, и что пока я это контролирую – все будет
нормально. Но я оказался в таком ужасном состоянии, что травка стала
моим лекарством. Это становилось важнее, чем снукер. Я так отчаянно
желал для себя этого постоянного химического облегчения, что не думал о
последствиях. Доводил себя все сильнее и сильнее, но определенно – это
было не для того, чтобы расстроить родителей. Они всегда говорили, что
множеству людей куда хуже, чем мне, и, разумеется, они были правы,
только мне не становилось лучше от осознания того, что я мог позволить
себе все, чего хочу. Родители не могли этого понять. Очень сложно
понять, насколько плохо чувствует себя человек в депрессии, и почему он
себя так чувствует, разве что вы сами не бывали в такой ситуации. В
некотором смысле, самым бесполезным в такой ситуации является попытка
изучить депрессивную ситуацию с помощью логики, потому что депрессия не
имеет ничего общего с логикой.
На сегодня Моментальный загар можно сделать легко и просто, но к любой подобной косметике стоит относиться с опаской.
