Главная » 2010»Октябрь»5 » Джон Хиггинс: Самое тяжелое – то, что во мне сомневаются
Джон Хиггинс: Самое тяжелое – то, что во мне сомневаются
17:03
«Наверное, здесь я буду несколько эмоционален», - говорит Джон
Хиггинс тихим утром в Ботвелле. Это маленький уютный городок под Глазго,
где он пытается вернуться к привычной жизни после пяти страшных
месяцев. Осенний холодок разливается в туманном воздухе.
Его
взгляд тускнеет, когда в самый подходящий момент из церкви напротив
доносится колокольный звон, и он начинает объяснять, как же он оказался в
центре самого громкого скандала о подтасовке результатов в снукере, по
самым тяжким обвинениям которого он был оправдан всего 12 дней назад.
«Это было ужасное время»,
- говорит Хиггинс глухо. Причины тому очевидны. После эйфории признания
его невиновным в мошенничестве и очищения репутации по итогам
двухдневного слушания, мир Джона Хиггинса снова дал трещину. На
следующий день после вердикта он узнал, что долгая битва его отца с
раком подошла к финальной стадии. Джон Хиггинс-старший был выписан из
больницы, чтобы провести дома оставшееся ему время.
«Иногда,
когда ты лежишь ночью без сна, то спрашиваешь себя: «Не это ли причина
тому, что мой папа так болен?» Он боролся с раком пять лет, однако все
покатилось под откос примерно когда это [скандал] началось. Казалось, он
утратил свою решимость бороться – и я не знаю, была ли причиной тому
моя ситуация».
«Я обсуждал это с мамой, и странно то, что отец,
может быть, считает, что это его вина. Он когда-то был моим менеджером и
старался защищать, но последние пять лет он был не в состоянии ездить
на турниры. Но конечно отец не может защитить от всего, и мне 35 лет».
В
самом начале мая, в утро финала чемпионата мира, в газете «News Of The
World» появилась история с видеозаписью, доказывающей, что Хиггинс,
действующий чемпион мира, согласился сдать фреймы на неких будущих
турнирах в восточной Европе. Хиггинс был первым номером мирового
рейтинга и центром планов промоутера Барри Хирна по восстановлению
утратившего значительную часть своей популярности спорта. Стив Дэвис,
чья победа над Хиггинсом в Крусибле всего за 10 дней до начала этих
событий, была столь незабываемой, охарактеризовал это как «самый черный
день» снукера.
Хиггинс - его отвез в Киев ныне покрытый позором
его бывший менеджер Пат Муни - попал в мастерски сплетенную паутину
интриг и обмана, и отреагировал на все это с безнадежной наивностью,
глупостью и бестолковостью.
«Игра оказался в беде, - говорит Хиггинс,
- и мы все чувствовали, что должны попытаться открыть её для новых
стран. Снукер так долго был только британским спортом, и когда я начинал
карьеру в 18 лет, то самой дальней точкой, куда ты мог поехать, был
Лондон. В последнее время мы стали больше выступать на Дальнем Востоке –
но мы также получали приглашения сыграть в Европе, а поездки куда-то
вроде России или Украины выглядели несколько пугающе».
В
Киеве, по предположению Муни, его новые деловые партнеры хотели
спонсировать еще четыре турнира. Однако буквально перед тем, как они
начали встречу с этими неизвестными людьми, Муни сказал Хиггинсу, что
того, может быть, попросят сдать какой-то фрейм. Сейчас Хиггинса
проинструктировали его адвокаты не обсуждать специфические махинации
вокруг этой печально известной видеозаписи – чтобы не снижать для него
возможность подать в суд самому. Однако, он описывает свое смущение.
«Я
был в замешательстве. Я не из тех, кто начинает кричать и вопить, но я
не мог поверить, что он сказал это так беспечно. Как только мы оказались
внутри, было сказано еще несколько слов, которые просто не вязались
друг с другом. Все было очень угрожающим, и я подумал, давайте
выбираться отсюда как можно скорее. Это все, о чем я думал».
Хиггинс
вряд ли вообще о чем-то думал. Как оказалось, он не только согласился
на предложения этих предполагаемо опасных людей, серьезнее было то, что
он не доложил об их противозаконном предложении снукерному руководству,
вернувшись в Британию.
«Я вернулся поздним вечером в пятницу, - говорит он,
- мне нужно было помогать Дениз [жене] укладывать детей спать. У меня
все по-прежнему крутилось в голове. Дениз должна была на следующее утро
ехать в Глазго на примерку свадебного платья ее сестры. Так что, я весь
вечер носился с детьми. В то же время Муни оставлял мне сообщения, но я
не хотел с ним говорить».
«Потом он оставил еще одно,
говоря, что очень важно, чтобы я перезвонил. Он сказал, что «News Of The
World» записали нашу встречу в Киеве. Я просто положил трубку. Все у
меня перед глазами понеслось. Я должен был везти Дениз в Глазго. Когда
Дениз и её мама сели в машину, она сказала, что я белый, как мел. Она
сказала: «Что случилось?» Но я не мог говорить, потому что рядом были
дети. Когда мы вернулись домой, репортеры уже ждали нас на подъездной
дорожке».
Как отреагировала жена? «Дениз продемонстрировала те
же эмоции, что и я. Он была разозлена, рассержена, и ей было очень
больно. В тот вечер мне пришлось позвонить родителям. Они были просто
разбиты».
Также Хиггинс понимал, какое влияние это окажет
на его детей. «Я сел поговорить со старшим сыном, Пирсом, потому что ему
восемь, и в школе дети могут быть жестоки. Мы должны были рассказать
ему, что люди говорят плохие вещи о папе, но это все неправда. Он
ответил: «Ладно, папа, если они придут сюда и скажут те вещи, я им
врежу». Он видел, как много эмоций в нашем доме. Даже самые младшие,
Оливер и Клаудия, начали бы думать, почему папа, мама или бабушка такие
расстроенные? Но у меня сильная семья».
Но силы начали заканчиваться 12 дней назад, когда Хиггинс ждал вердикта трибунала в Лондоне. «Это
навалилось за пять минут до оглашения. Я заметил, какими тихими стали
все вокруг меня. Мне пришлось пойти в туалет, потому что я подумал,
может случиться худшее. И невиновных сажали в тюрьму. Я знал, что
никогда бы намеренно не промахнулся, ни разу, и, до тех пор я был
уверен, что доказательства будут на моей стороне. Но это был ужасный
момент. Я вышел из туалета, и они сказали «Мы приступаем». Я понял, что
сейчас узнаю свою судьбу».
Хиггинс был однозначно оправдан
по обвинениям в подтасовках – но отстранен на шесть месяцев и оштрафован
на 75 тысяч фунтов за то, что не доложил о противозаконном предложении и
создал снукеру дурную славу. В своей резолюции Иан Милл КА сказал, что
Хиггинс виноват лишь в том, что плохо выбирал менеджера и что действовал
«ужасно глупо». Однако он похвалил «достойную доверия» репутацию
Хиггинса и его во всех прочих отношениях прекрасный характер.
«Это было важно для меня, - говорит Хиггинс,
- что некто, столь тщательно изучавший доказательства и видео, говорил
обо мне такие приятные слова. Иан Милл очень помог мне очистить имя.
Самое сложное препятствие, которое я буду преодолевать в будущем – что
люди сомневаются во мне. Когда не можешь уснуть ночью, начинаешь читать
некоторые блоги. Обо мне было сказано много обидного и неправдивого».
Но больше всего для него значит мнение его отца. Именно отец, в конце концов, и познакомил его с любимой игрой.
«Основную
часть времени он работал в море, на нефтяных платформах. А когда был
дома, то брал меня и моего брата в свой клуб в Уишоу. Мне было девять, а
брату двенадцать, и я думаю, что главной причиной, по которой он
отводил нас к снукерному столу, было то, что так он мог спокойно
пропустить несколько пинт. Это был один из способов удержать нас от
проказ».
Что он рассказал отцу о том утре четверга, когда его оправдали? «Я
сказал: «Пап, хватит лежать в больнице, поднимайся. Я снова играю в
ноябре и хочу, чтобы ты был там». Не знаю, плакал ли папа или смеялся,
потому что рак и химиотерапия повлияли на его речь. Нужно быть рядом,
чтобы услышать, что он говорит. Но он был рад».
«Я сам
был так счастлив в тот вечер четверга. Я проснулся на следующее утро и
сказал Дениз: Поверить не могу, что все закончилось. Но тогда я позвонил
маме, и она мне сообщила последние новости о здоровье отца. Ему больше
не было смысла проходить химиотерапию. Она разрыдалась в телефонную
трубку – и больше ничто не имело значения».
Хиггинс не брал
кий в руки с того дня, как в газете появилась эта статья - со 2-го мая.
Однако вчера он совершил символический шаг, когда пара человек прибыла в
его дом в Ботвеле, чтобы натянуть новое сукно на снукерный стол.
«Ты
не понимаешь, чем обладаешь в жизни, пока у тебя это не отнимут. Жена
говорит мне, что все в мире случается не просто так. Может, она права.
Снукеристы потихоньку слабеют и через некоторое время теряют хватку. Но у
меня на следующие пять лет есть настоящая цель. Я хочу доказать, что
люди ошибаются, и выиграть намного больше турниров».
В эти осенние дни в Ботвеле рано темнеет, и Хиггинс к концу беседы выглядит усталым. «Эти
последние пять месяцев закалят меня на всю оставшуюся жизнь. Это
сделает меня лучше и сильнее как человека. Когда отец вышел из больницы,
ему было плохо. Но в последние день-два он воспрянул духом. Его кровать
сейчас на первом этаже и он может подойти к телевизору и занять свое
привычное место и снова принять руль. В Глазго в эти выходные снова
играли в снукер и он его смотрел. Он бы не смог этого сделать, если бы
его сына не оправдали. Так что, это дало мне цель. Я хочу, чтобы в меня
снова поверили и я хочу стать в следующем мае чемпионом мира. Я выиграл
три мировых титула и посвятил их моим троим детям. Я бы хотел выиграть
четвертый – и посвятить его отцу. Прежде чем он уйдет, я хотел бы
выиграть для него».
